— Возможно, кое-что и смогу сказать.

— Прекрасно.

— Как скоро это надо?

— Никакой спешки, дружище. К восьми вечера. «Пижон», — подумал Литс. Но все равно работы на данный момент почти не было.

— Хорошо, дай мне поднять данные на эту штуку и… — Но он разговаривал с воздухом. Аутвейт уже исчез.

Литс медленно вытащил сигарету «Лаки», прикурил ее от зажигалки «Зиппо» и приступил к работе.

Это был очень крупный мужчина, не расползающийся от жира, но плотный, с приятным открытым американским лицом. Его возраст приближался к тридцати, а значит, он был уже староват для ношения капитанских нашивок на воротнике, особенно в эту войну, когда двадцатидвухлетние бригадные генералы отправляли тысячи самолетов глубоко в тыл врага.

Литс выглядел как закаленный атлет или спортивный тренер, но сейчас, когда он хромал — спасибо Третьему рейху! — и временами бледнел от боли, неожиданно пронзающей его насквозь, его лицо приобретало мрачное, почти отчаянное выражение. Некоторые его нервные привычки, кстати довольно неприятные — например, облизывание губ, бормотание себе под нос, подчеркнутая жестикуляция и постоянное мигание, — намекали, казалось бы, на рассеянность и вялость, но на самом деле по своей природе он был довольно аскетичным человеком, уроженцем Среднего Запада, не поддающимся ни причудам настроения, ни хандре.

Теперь, оставшись один в кабинете (кстати, еще один повод для огорчения: ему назначили в помощь сержанта, но этот парень, молодое энергичное создание, обладал способностью пропадать в самые нужные моменты, вот как сейчас), Литс поднес документ поближе к глазам, непроизвольно создавая пародию на «книжного червя», и пристально прищурился, пытаясь разгадать скрытый в нем секрет.

Это была бледная копия сопроводительного документа на груз, отправляемый по железной дороге рейха через транспортную команду вермахта, приписанную к заводу Г. К. Хенеля, точнее, к заводу около города Зуль в Северной Германии, — документа, предписывающего переправить партию из двенадцати «Sturmgewehr-44» (прежнее название "Maschinen-pistole [6] -44") через всю страну в какое-то место, называемое, если Литс правильно понял терминологию накладной, Anlage Elf, или пункт №11. Сорок четвертые были новым наступательным оружием, прошедшим испытания в России; в последнее время они начали появляться на Западном фронте в руках отрядов СС, у парашютистов-десантников, у пехотинцев в специальных бронетанковых подразделениях. Славные мальчики, крепкие орешки, профессионалы. Литс тоже может кое-что вспомнить по этому поводу. Он лежит в высокой траве на гребне холма над горящим танковым конвоем, а в это время ребята из войск СС, из бронетанковой дивизии «Рейх», плотным огнем из STG-44 накрывают всю территорию. Он до сих пор слышит треск, который издавали пули, минуя у него над головой звуковой барьер. Пули у этого автомата меньше, чем у стандартного оружия, но обладают большей скоростью, они легче и прочнее. Весь диск можно выпустить одной автоматной очередью. Литса передернуло от этих воспоминаний: он лежит, из ноги у него ручьем льется кровь, заливая все вокруг, лежащий рядом с ним человек умер или умирает, в носу тяжелая смесь запахов горящего бензина и полевых цветов. И густая цепь поднимающихся по склону холма и стреляющих на ходу фигур в камуфляжных костюмах. В горле у него пересохло.

Литс прикурил сигарету. У него уже горела одна, но какая к черту разница? Это была еще одна привычка, вышедшая у него из-под контроля.

Ну ладно, на чем он остановился?

Любопытно, да, очень любопытно. STG-44 постоянно сходили с конвейеров Хенеля, и в больших количествах. Они выпускались со сборочной линии сотнями, тысячами, но распределение всегда проходило по обычным каналам, прямо в руки местных спецвойск. Зачем переправлять партию винтовок грузом через всю Германию, если железная дорога является одной большой целью для штурмовых самолетов союзников? Более того, Литс заметил, что в документе есть пометки DE (высший железнодорожный приоритет) и Geheime Stadatten (совершенно секретно) и отпечатан красный орел, означающий государственную тайну.

Разве это не странно?

Они лепят эти штуки тысячами. Одно из достоинств 44-го в отличие от МР-40 или Gew-41 состоит в том, что его можно быстро собрать из полуштампованных деталей без всякой требующей времени подгонки. Простота изготовления была одним из тех качеств, которые делали 44-й таким привлекательным. Так почему же гриф «Совершенно секретно», черт бы их побрал?

Литс оторвался от желтоватого листка и слегка потянулся, пытаясь направить мысли по верному руслу. Это оказалось большой ошибкой: кусок немецкого металла, застрявший глубоко в его ноге, сдвинулся не в ту сторону и задел нерв.

Боль пронзила все тело.

Литс вскочил со стула и вскрикнул. Он находился один в помещении и поэтому позволил себе, не сопротивляясь, покориться боли. В присутствии других людей он обычно сжимал кулаки, стискивал зубы и бледнел, молча глядя на свою ногу. Как это бывало всегда, боль постепенно улеглась. Литс захромал обратно к своему стулу и с большой осторожностью уселся на него. Но он уже слишком отвлекся от темы. В последние дни это становилось все более серьезной проблемой, и он знал, что если прямо сейчас чего-нибудь не предпримет, то весь этот чертов сценарий одного-единственного сражения будет постоянно прокручиваться у него перед глазами. Это ему совершенно не нравилось.

Поэтому он постарался отыскать у себя в памяти что-нибудь такое, чем можно было бы отгородиться от того дня, когда Джедбургская конвойная команда попала в западню. Попробовал ухватиться за футбол, в который играл за Северо-западный университет в 1938, 39 и 40-м годах. Литс был крайним защитником, а у крайних работы немного, разве что сбивать с ног людей. Эта задача облегчалась для него еще и тем, что он играл бок о бок с перехватывающим игроком из Национальной лиги Роем Ридом, а Рид в сезон 1940 года, после весеннего «блицкрига», получил кличку «Наци», так как всегда прорывался вперед, расталкивая игроков. Но однажды Литс получил решающую передачу — возможно, самый счастливый момент в его жизни, — и сейчас он воспользовался блеском этого момента, чтобы закрыться им, как щитом, от вызывающего панику воспоминания.

Он припомнил, как объект вынырнул из полуденной пыли стадиона; это было неправдоподобно — громоздкий неуклюжий предмет, который, казалось, исчезнет, даже если и сумеет пройти через лежащий на его пути барьер мельтешащих рук. Единственной причиной, почему мяч полетел в руки к Литсу, было то, что правый полузащитник, который должен был сопровождать Рида в зону противника для победного удара, каким-то образом потерял с ним связь и защитник, здоровый глупый парень по имени Линдмейер, принял единственное очевидное решение: передать мяч первому попавшемуся ему на глаза парню в алом. Литс видел, как мяч приближается к земле, каким-то чудом минуя полдюжины тянущихся к нему рук. Он совсем не помнит того момента, когда поймал мяч, он помнит только ощущение, как прижимает его к груди, а люди прыгают на него сзади. Позже он пришел к выводу, что, должно быть, схватил мяч в прыжке, бросив вызов гравитации, и что его обычно нерасторопные пальцы, неуклюжие, грубые создания, приобрели в этот ответственный момент такую физическую ловкость, какой он не мог себе и представить. Но в тот волнующий момент он ничего этого еще не осознавал: он чувствовал только переполняющую его радость и ощущал спиной толчки других игроков.

Литс взял еще одну сигарету «Лаки». Поправил свою настольную лампу (должно быть, сдвинул ее, когда вскакивал со стула) и принялся искать пепельницу среди разбросанных карандашей, свернутых в трубку немецких оружейных инструкций, старательных резинок, частей разобранных затворов, чашек холодного чая и капель от кашля — Роджер, его сержант, несколько недель назад подхватил простуду. «Что же я ищу? Пепельницу, пепельницу». Литс вытащил ее из всего этого хлама как раз в тот момент, когда пепельный столбик на кончике его сигареты рассыпался в серую пыль, покрывшую стол.